Методология цивилизационного подхода

Россия как государство-цивилизация

Стратегическая цель инициативы «Умная цивилизация» — изучение и популяризация одной из наиболее продуктивных идей нашего времени, которая заключается в солидарности стран-цивилизаций. В последние годы в язык политики и в научный лексикон прочно вошел концепт «государство-цивилизация» или «страна-цивилизация», который достаточно точно фиксирует уникальный опыт государственного строительства в России, существенно отличающийся от европейской модели построения национальных государств, претендующей на универсальность. Эта тема тесно связанная с международными отношениями, где все большую роль играют не идеологические противоречия, а межцивилизационная солидарность и сотрудничество. Именно великие страны-цивилизации, которым удалось сберечь свое своеобразие и взять от межгосударственного сотрудничества все ценное, что было накоплено другими цивилизациями, становятся сегодня основными акторами мировой политики. Именно они всё увереннее изменяют мировое устройство, в котором после крушения биполярной системы доминировала деструктивная тенденция к установлению так называемого «однополярного мира», в сторону многовекторного развития, основанного на равенстве и на уважении принципа многообразия культур и народов. Это качество — умение сохранить своё лицо, свои многовековые традиции и святыни, сочетая уважение к собственной истории с открытостью ко всем новым идеям и прогрессивным начинаниям, с уважением к соседям по планете — и составляет суть умной цивилизации. Умная цивилизация не кичится своим превосходством, не желает стать во чтобы то ни стало эталоном и единственным образцом для других цивилизаций, а тем более не навязывает силой свои идеалы народам, которых считает варварскими. Противоположность умной цивилизации — цивилизаторство, которое держится на идее собственной исключительности. Цивилизаторство убивает, прежде всего, самих цивилизаторов, заставляя их забыть о собственных ценностях и святынях. Оно исповедует унификацию как единственный путь к «прогрессу» и представляет собой, по сути, худшую разновидность варварства и дикости. Общечеловеческая цивилизация — это не мертвое пространство, где царствуют одномерность и тотальное обезличивание, а многомерное и неисчерпаемое многообразие живых цивилизаций, неразрывно связанных с родной землей. А наша общая Земля больше всего нуждается в том, чтобы все технические и интеллектуальные силы, накопленные человечеством, были использованы для сбережения природы и сохранения экологического равновесия, для устойчивого развития всех народов и культур.

Важно учитывать и то обстоятельство, что на всех этапах становления наиболее ценные цивилизационные достижения и приобретения (природные и культурные, а также системы властных институтов) были обязаны своим появлением межцивилизационным контактам, взаимному влиянию. Для того, чтобы объективно и по достоинству оценить наследие каждой из них, в том числе и Российской цивилизации, и необходима презумпция равноценности локальных цивилизаций. А именно эта презумпция зачастую отсутствует как на уровне научного познания, так и на уровне политики. А сама категория цивилизации в большинстве западных теорий предполагает образ анти-цивилизации, то есть коллективного варвара, роль которого призваны исполнять «незападные» и, следовательно, «нецивилизованные» народы и страны.

Государственная власть в современной России полностью осознаёт степень и масштаб рисков, связанных с желанием «устранить российскую цивилизацию» — не только как научный концепт, но и как реальную силу на геополитическом пространстве. Именно такое понимание определяет сегодня внешнюю и внутреннюю политику России.

Говоря о России как о стране-цивилизации Президент Владимир Путин неоднократно сослался на родоначальника наиболее продуктивного направления в цивилизационной теории нашего мыслителя Н. Я. Данилевского, который считал, что сильное государство — самый надежный гарант зарождения, становления и сохранения нашей цивилизационной идентичности. Данилевский сравнивал Российское государство с прочной «скорлупой», защищающей ядро — самобытную цивилизацию (или культурно-исторический тип), подчеркивая, что без ядра и скорлупа не нужна: «...Ни одна цивилизация не может гордиться тем, чтобы она представляла высшую точку развития...».

Научные основы инициативы «Умная цивилизация»

Инициатива базируется на многолетних исследованиях, проведенных в рамках междисциплинарной научной программы «Цивилизационное наследие России», который осуществлял Научный совет при Президиуме РАН по изучению и охране культурного и природного наследия.

Исходный принцип программы — уважительное отношение к многообразию продуктивных теорий в области «цивилизациологии», зачастую исключающих друг друга и претендующих на «единственно верное» толкование феномена цивилизации. Особенно бережно следует относиться к теориям, включенным в научный оборот, поскольку в каждой из них высвечивается определённый аспект цивилизационного развития. Кроме того, за каждой научной школой стоит определённая группа ведущих ученых и экспертов, вводящих соответствующую лексику в общенаучный, образовательный и политический дискурс. Нельзя забывать и о множестве последователей и адептов, готовых отрицать любые иные взгляды, выходящие за рамки конкретной версии. Это обстоятельство чрезвычайно осложняет попытки координировать исследования и затрудняет экспертно-аналитическое сопровождение разработок в области государственной стратегии. Еще более серьёзные проблемы взаимная конкуренция, граничащая с нетерпимостью, вообще свойственна науке, что особенно сильно проявляется в сфере гуманитарного знания и, прежде всего, в области философских и социально-политических дисциплин. Это в немалой степени связано с участием учёных в экспертной деятельности в области политики и, следовательно, с их осознанной или неосознанной идеологической зафрахтованностью. Нетерпимость объясняется множеством факторов, как научного, так и экстранаучного характера — от несовместимости базовых парадигм до религиозных ориентаций, которые сохраняются, несмотря на процесс секуляризации науки, от политических предубеждений до борьбы за первенство или авторство, за «часы» или гранты и межличностных отношений. Для того чтобы преодолеть подобную зависимость от собственной концепции, требуется не только дать корректный обзор базовых конкурирующих концептуальных схем, но и предложить их классификацию, позволяющую увидеть потенциал соединения и комбинации различных схем при решении конкретных задач.

В современной России интерес к цивилизационной теории (за исключением соответствующих направлений исторической науки) проявился сравнительно недавно, в последние три десятилетия, что обусловлено множеством причин, но важнейшая среди них — сложный процесс становления, восстановления и институционализации всего комплекса общественных наук в соответствии с международной классификацией. Переход от сугубо доктринёрской модели организации научной и педагогической деятельности в сфере социально-политического знания, для которой была характерна жесткая политизация, к традиционной для науки модели, предусматривающей многообразие конкурирующих научных школ и направлений, проходил болезненно и завершится нескоро. Он потребует глубинных изменений в научной и образовательной политике, но прежде всего — деятельной поддержки оригинальных отечественных исследований и учёных, труды которых могут стать заделом для появления самостоятельных школ, целенаправленная «раскрутка» новых и «своих» имен в научном мире. Но главное — преодоление наследия принудительной политизации, где функции «генераторов знаний» были механически переданы «проводникам», функции которых возлагались на ученых и преподавателей, которых с гордостью так и называли — «проводниками единственно правильной идеологии».

В эпоху идеологической конфронтации аналогичные требования предъявлялись и к «профильным» представителям научного и педагогического сообщества всех ведущих западных стран, а различия заключались преимущественно в списке авторов, рекомендованных для изучения и введения в научный оборот, а также в государственной поддержке многообразия конкурирующих школ, что, конечно, не избавляло их от проверки на лояльность. Однако именно такая модель организации исследований по общественно-политическим наукам, которая была присущая западным странам, оказалась более надежной и устойчивой, а главное, соответствующей природе самого научного знания, где роль «генераторов» идей принадлежит не идеологам, а ученым. Инверсия функций (подмена «генераторов и проводников») предопределила полное отсутствие самостоятельных и конкурирующих научных школ в тех областях специализированного знания, которые были насквозь политизированными и идеологизированными, а это, в свою очередь, сделало эти отрасли неконкурентоспособными на рынке идей и предопределило самоликвидацию «советского образца» централизованного управления гуманитарными и общественными науками. При этом выбор методологических ориентиров и парадигм, а тем более популяризация того или другого набора политических доктрин и в западном, и в социалистическом лагерях если и отличались, то не существенно. Различия заключались по преимуществу в оценочных характеристиках, зачастую ритуальных (причем советская критика западной философии в основном опиралась на аргументацию, которая использовалась во внутренних дискуссиях между школами на Западе), а если «оценивание по заданной шкале» и воспринимались как миссия, то только как миссия, тождественная должностной функции.

Это объясняет абсолютное доминирование цивилизационных учений, появившихся в западных странах, где, собственно, и зародилась цивилизационная теория. Именно они входят в образовательные стандарты и штудируются в России. К сказанному следует добавить, что выбор вариантов, который возник при реформировании отечественной науки и системы образования, избавленных от чрезмерной идеологической опеки и тотального контроля, был, да и поныне остается сравнительно ограниченным. Один из вариантов — эпигонство и слепое заимствование чужих идей и школ, как правило, произведенных в США и признанных в качестве универсальных для тиражирования в однополярном мире. Большое количество наших авторов сделало себе имя на пересказе и комментировании иностранных источников, не достаточно известных среди соотечественников. Другой путь — воспроизводство на российской почве «протестных школ», возникших, как правило, в ряде ведущих европейских стран при поддержке властей в пику засилью американскими штампами. Государственная поддержка собственных национальных школ объяснялась тем, что полная и демонстративная зависимость от США провоцировала антиамериканизм и раскол в западном блоке, а кроме того на порядок снижала эффективность идейного и идеологического влияния политической философии и политологии на общественное сознание.

Всё это привело к тому, что сколько-нибудь заметных «мировых имён» в отечественных философских и социально-политических дисциплинах немного, а сильных сложившихся школ, предполагающих смену поколений исследователей, и того меньше.

Научный совет по изучению и охране культурного и природного наследия, который существовал около 30 лет назад и объединял выдающихся учёных, среди которых академики Е. П. Челышев (инициатор), Д. С. Лихачев, Б. В. Раушенбах, Н. И. Толстой, Д. С. Львов, Г. В. Добровольский (долгие годы был сопредседателем совета), С. Л. Тихвинский, В. А. Черешнев и многих других, координировал исследовательскую программу «Цивилизационный путь России, которая в свою очередь является одним из опорных концептуальных документов инициативы «Умная цивилизация» (методологические основы программы и основные достижения обобщены в коллективном труде «Цивилизационное развитие России: наследие, потенциал, развитие» — М., 2018).

Среди других отечественных разработок, которые следует учитывать при осуществлении инициативы, особо следует выделить исследовательскую программу ИФ РАН, основанную на логико-смысловом подходе (А. В. Смирнов), цивилизационные концепции Н. Н. Моисеева и В. С. Степина, Б. Н. Кузыка и Ю. В. Яковца, С. П. Капицы, С. П. Курдюмова и Г. Г. Малинецкого, А. С. Ахиезера и Б. С. Ерасова, Н. В. Мотрошиловой и В. В. Межуева и множество других, не менее интересных концепций.

Но одна из основных целей инициативы в плане координации научных исследований — выявить основные концептуальные схемы, которые присутствуют во всех или почти во всех теориях цивилизационного развития и раскрывают природу эволюции цивилизационной теории, объясняют механизмы использования тех или иных концепций в языке реальной политики и в законотворческой практике. При этом следует учитывать, что инициатива носит международный характер. Это требует акцентировать внимание, во-первых, на специфических трактовках, получивших наибольшее распространение в ведущих странах-цивилизациях, и, во-вторых, на их интерпретации с учетом российской специфики. И, конечно, особый интерес представляют собой плеяда великих русских философов, мыслителей и литераторов, оказавших существенное влияние на становление западных цивилизационных школ. А здесь множество славных имён — от Н. Я. Данилевского и К. Н. Леонтьева, Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого, П. Я Чаадаева и В. С. Соловьева, А. С. Хомякова и С. П. Трубецкого, Н. А. Бердяева и И. А. Ильина до П. А. Сорокина и А. А. Зиновьева.

Основные принципы цивилизационного подхода

Представления о сущности цивилизации и, соответственно, о цивилизационной принадлежности как об особой форме индивидуальной и коллективной самоидентификации восходят к двум элементарным концептуальным схемам, давно доказавшим свою продуктивность и эвристический потенциал.

Первая схема предполагает признание в качестве универсальной модели для человечества какой-то одной из существующих версий эволюционно-поступательного движения и социального развития (линейной, фазовой, формационной, волновой, спиральной и т. п.) или их сочетаний. Бросается в глаза, что большая часть теорий, выросших из этой схемы, строится на метафорах. Это, с одной стороны, делает теории более доступными для понимания, усвоения и распространения в качестве учений и доктрин (здесь помогают особые мнемонические и эвристические эффекты метафорического мышления), но, с другой стороны, затрудняет их непротиворечивое сочетание: мешает не столько научная логика, сколько образный ряд. По этой причине трудно «скрестить» даже тесно взаимосвязанные теории. Плохо сочетаются, например, волновые концепции смены цивилизаций (наиболее известна тоффлеровская модель трех цивилизационных волн) и «стадиально-организменные» теории. И это понятно: произвольное и некритическое соединение образов «волны» и «возраста» явно противоестественно, хотя оно нередко встречается в одних и тех же научных текстах. Для того чтобы снять затруднения такого рода, приходится или не замечать противоречий, или адаптировать авторские концепции, заменяя несовместимые метафоры на нейтральные построения. Но, несмотря на все трудности методологического характера, возникающие в этом процессе, сегодня все большее распространение получают именно попытки синтеза различных цивилизационных теорий.

В основе всех этих теоретических версий, относящихся к первой концептуальной схеме, лежит, как правило, идея прогресса — цивилизационного, социального, научно-технического, политического. Впрочем, со времен Ш. Фурье, Ф. Ницше и З. Фрейда эта схема соотносится и с идеей социального и культурного регресса, деструкции. По словам О. Тоффлера, наша цивилизация, по мере своего «восхождения», все в большей степени отлучает человека от духовной, идеальной стороны бытия, лишает его шанса проникнуть в «великую неизвестность — мир духа». Однако во всех своих модификациях (прогрессистской, антипрогрессистской и «объективистской», размывающей границы между прогрессом и регрессом) данная концептуальная схема широко используется политиками и представителями научного сообщества, вовлеченными в процесс стратегического планирования и прогнозирования. При этом наиболее продуктивными с прогностической точки зрения в настоящее время следует признать ее технократические варианты, начиная с теории длинных волн Н. Д. Кондратьева и концепции инновационных волн И. Шумпетера.

Вторая схема базируется на констатации неоспоримого (да никем и не оспариваемого) факта цивилизационной многомерности человечества и, соответственно, цивилизационной многомирности, допускающей сосуществование в рамках одного времени не только различных национальных культур, но и несовместимых временных пластов, исторических эпох. Эта традиционалистская версия, утверждающая (в идеале) самоценность феномена этнокультурного и цивилизационного многообразия, восходит к историософским воззрениям Н. Я. Данилевского.

Очевидно, что две базовые концептуальные схемы («прогрессистско-эволюционная» и «многоцивилизационная») могут быть в рамках конкретных теоретических построений как противопоставлены, так и совмещены, «скрещены». Более того, они часто рассматриваются как взаимодополняющие. Эта традиция, к слову, также идет от Данилевского, который, обосновывая право культурно-исторических типов на самостоятельное развитие, особо выделял наличие общих тенденций и этапов в их становлении с учетом доминирующих функций, отличающих основные цивилизации, а также факторы, влияющие на их взаимодействие, конкуренцию и возникновение неизбежных межцивилизационных конфликтов в историческом развитии.

Исключительный интерес представляет в этой связи предложенная в книге Данилевского «Россия и Европа» классификация общих разрядов культурной деятельности («не могущих уже быть подведенным один под другой, которые мы должны, следовательно, признать за высшие категории деления»). Она включает в себя четыре основных разряда. Это, во-первых, деятельность религиозная, объемлющая собою отношения человека к Богу. Именно здесь и кроется основа цивилизационного пути, поскольку только твердая вера составляет «живую основу всей нравственной деятельности человека». Во-вторых, выделяется деятельность культурная, в тесном значении этого слова, объемлющая отношения человека к внешнему миру. Здесь имеется в виду и теоретическое, научное знание, и эстетическое, художественное начало, и техническая деятельность, промышленная, связанная «с добыванием и обработкой предметов внешнего мира применительно к нуждам человека и сообразно с пониманием как этих нужд, так и внешнего мира, достигнутым путем теоретическим». В-третьих, особо выделяется деятельность политическая, «объемлющая собою отношения людей между собою как членов одного народного целого, и отношения этого целого как единицы высшего порядка к другим народам». И в-четвертых, описывается деятельность общественно-экономическая, «объемлющая собою отношения людей между собою не непосредственно как нравственных и политических личностей, а посредственно — применительно к условиям пользования предметами внешнего мира, следовательно, и добывания и обработки их».

На основании данной классификации Данилевский выстраивает и классификацию самих локальных цивилизаций или, точнее, культурно-исторических типов — по принципу доминирования тех или иных особенностей в каждом из них. При этом Данилевский полагал, что именно у славянской цивилизации есть шанс органично соединить в себе все эти виды деятельности. Столь оптимистический проект вызвал, как известно, критику со стороны К. Леонтьева, почитателя и последователя Данилевского. Слабые стороны версии Данилевского, по мнению К. Леонтьева, проявляются во внутренних противоречиях самого проекта, в котором не учитываются в должной степени препятствия на пути к его осуществлению (конфессиональная неоднородность и отсутствие у многих славянских народов опыта самостоятельной государственности), а также в политических и культурных рисках, связанных с процессом его осуществления: захотят ли и смогут ли славяне сойти с прозападного цивилизационного пути? При этом Леонтьев не сомневался в перспективах развития Русской цивилизации, поскольку она представляет собой не проект, а данность.

На вопрос о том, насколько жизнеспособен и конкурентоспособен «славянский проект» Данилевского, нельзя дать однозначный ответ и сегодня, поскольку все зависит от многих факторов. Среди них — достижения и риски, возникающие в ходе реализации интеграционных программ Европейского Союза, важным этнокультурным сегментом которого стали восточнославянские народы, а также способность Европы устоять под натиском дехристианизации и разрушения собственной цивилизационной основы, динамика развития отношений с Россией и «политический вес» нашей страны в новом миропорядке. Современная наука демонстрирует почти все мыслимые конструкты, которые могли бы появиться в результате такого разделения или совмещения основных концептуальных схем. Причем почти каждая из конкурирующих научных концепций имеет право на существование, так как позволяет зафиксировать различные аспекты цивилизационного развития, которые ускользают, когда мы пытаемся заложить заведомо непротиворечивый теоретический фундамент — аксиоматику внутренне совершенной теории цивилизации.

Но вряд ли такая «совершенная» теория цивилизации, которая претендует на то, чтобы стать образом-образцом идеальной цивилизации-проекта, сможет просуществовать дольше своих создателей. Да и сам факт ее доминирования возможен только в том случае, если адепты теории будут обладать в течение какого-то времени монополией на истину. А монополия на истину устанавливается как в результате экстранаучных влияний, например, целенаправленного использования методов государственного или корпоративного регулирования в сфере научной политики, так и под воздействием внутринаучных факторов — будь то господство научных парадигм, доминирование определенных школ, национальные особенности формирования институтов академической демократии или искусственные междисциплинарные барьеры.

Конкурентоспособность и востребованность той или иной теории цивилизации в современной науке и культурной политике во многом определяется оригинальностью постановки проблемы, ценностными ориентациями и вкусами, господствующими в научном сообществе, а также политической конъюнктурой, которая иногда явно, но чаще всего совершенно незаметно корректирует и авторское видение темы, и ценностные предпочтения. Политическая конъюнктура, скрытая в недрах недоступной для анализа мотивации, достаточно легко обнаруживает себя при использовании схем в научном и политическом дискурсах.

Первая схема (прогрессистская) в ее классическом варианте наиболее распространена в западной политической науке, поскольку облегчает политикам научную и культурную легитимацию особых прав «развитых» народов и государств, присваивающих себе титулы «прогрессивных» и «цивилизованных», по отношению к заведомо урезанным правам и суверенитетам «неразвитых» племен и регионов. Последние определяются как «развивающиеся» или проще — «варварские». Как известно, понятие о цивилизации в этом значении было введено в языковое обращение в основном благодаря политической востребованности. Впрочем, «смысловая ниша» для свободного распространения этого неологизма в европейских языках, по мнению Ю. С. Степанова, была предопределена принципиальной возможностью появления антонима «варварству».(1)

В вопросе о природе цивилизаций никого не смущает нарушение исторической логики и просто логики. Для такого вывода достаточно вспомнить, к кому относилось понятие «варвары» во времена античного мира и каким образом потомки варваров в эпоху политического становления третьего сословия «переадресовали» это определение на всех, кто отличается от них, т. е. от «цивилизованных наций». В этом отношении интересна позиция Н. Элиаса, который именно при изучении интересов третьего сословия обнаружил не только общие корни, но и различия во французской и германской трактовках цивилизации и культуры. Своеобразный «отголосок» этой скрытой семантической инверсии легко найти в трудах основоположников глобального коммунистического проекта, которые сами были носителями такого же понимания сути цивилизации: «Буржуазия быстрым усовершенствованием всех орудий производства и бесконечным облегчением средств сообщения вовлекает в цивилизацию все, даже самые варварские, нации. ... Так же, как деревню она поставила в зависимость от города, так варварские и полуварварские страны она поставила в зависимость от стран цивилизованных, крестьянские народы — от буржуазных, Восток — от Запада».(2)

Применительно к эпохе глобализации, которая несет в себе смертельную угрозу для большей части «неконкурентоспособных» языков, культур и народов, можно сказать, что не существует большего варварства, чем цивилизаторство в этой его западной (более чем варварской!) версии. В наступившем столетии, т. е. при жизни двух поколений, по прогнозам оптимистов, уйдут в небытие 60% языков и, следовательно, народов мира, а по прогнозам пессимистов — не менее 90%... Нетрудно увидеть прямую корреляцию между лавинообразным исчезновением этнокультурного многообразия и столь же динамичным разрушением уникального регионального биоразнообразия. Труднее понять другое: почему эта связь до сих пор не воспринимается как глобальная проблема даже теми, кто ставит во главу угла в сфере геополитики экологическую угрозу? Думается, что ответом на этот вопрос может служить позиция Данилевского: ответ скрыт все в той же идее абсолютизации моноцивилизационной идеологии — если высшая цивилизация реально существует, то зачем поддерживать на плаву все остальные, заведомо «неконкурентоспособные» культурные миры?

Альтернативу этой действительно варварской идеологии и процессу целенаправленного разрушения культур несет в себе вторая концептуальная схема. Она представляется слишком очевидной, чтобы ее отрицать, хотя при ее последовательном развертывании полностью исключается сама лжедихотомия «цивилизованные народы — варвары». Как уже говорилось, признание цивилизационной многоликости не исключает самой идеи прогресса, но оно полностью лишает ее ореола самоценности, заставляя задумываться о подлинной цене прогресса — культурной, этической, экологической. По этой причине признание факта исторически сложившегося (Богом данного) многообразия культурно-исторических типов, цивилизационных миров в политическом отношении служит важным теоретическим и культурным аргументом в пользу традиционализма в политике, науке, культуре и образовании.

Главная трудность заключается в том, что цивилизация — «понятие с размытыми краями», которое трудно заменить другими понятиями, иногда более точными, именно потому, что его продуктивность и эвристическая ценность напрямую связаны с многозначностью. А его точное (сиюминутное) значение обычно устанавливается исключительно в контексте устной или письменной речи, когда можно судить об уровне общей эрудированности говорящего или собеседников, об их методологических предпочтениях и политических установках, а также о степени погруженности в философскую, историческую, богословскую или политологическую проблематику, и, что особенно важно, о мотивации. Последнее требование — ключевое, поскольку понятие «цивилизация» позволяет одновременно манипулировать многими смыслами, свободно комбинируя и «накладывая» их по своему усмотрению, что открывает неограниченные возможности для аргументации.

Почти все цивилизационные концепции, в том числе и теории, признающие множество цивилизационных миров (культурно-исторических типов), построены на разных, а иногда и на взаимоисключающих принципах. К примеру, говоря о какой-то конкретной цивилизации, допустим, о российской (русской), можно одновременно иметь в виду множество смыслов или их сочетаний. Это позволяет: а) полностью отождествить две этих цивилизации или отказать им в праве на существование (радикальные цивилизаторские версии, основанные на религиозной или культурной нетерпимости); б) развести эти понятия в рамках специально созданной общей типологии (к примеру, по принципу наличия или отсутствия доминирующего конфессионального признака); в) обосновать правомерность лишь одного названия и подхода и т. п.

При этом под цивилизацией понимают все, что угодно. Выделим только некоторые из наиболее распространенных «смысловых узлов» и подходов к осмыслению феномена цивилизации, получивших распространение в научной и просветительской литературе, оставляя вне рассмотрения самые расхожие позиции (например, трактовку цивилизации как совокупности накопленных и усвоенных ценностей):

— цивилизация — это особый тип или путь культурно-исторического развития, поступательного и/или регрессивного, который проходят все или немногие, избранные народы (к этой версии относятся и многие «линейные» теории, и классические философско-политологические и историософские теории множественных или конкурирующих цивилизаций);

— цивилизация — это только высший этап, историческая ступень или веха на условно намеченной линии развития государственного строительства или политического восхождения определенного культурно-исторического типа, что должно свидетельствовать о зрелости и завершенности некоей политической системы, модели (такая интерпретация широко используется в целях культурной легитимации политических режимов или позиционирования их основателей, лидеров и адептов);

— цивилизация — это образчик и свидетельство высшего избранничества какого-либо отдельного народа или группы народов и государств, их высокого служения (мессианские версии, многие из которых призваны легитимировать изоляционизм или, напротив, цивилизаторскую экспансию);

— цивилизация — это форма самопозиционирования национальных элит, цель которого — мировое признание за какой-то нацией набора качеств, свидетельствующих о ее цивилизованности и, соответственно, о приобщенности доморощенной культуры к «высшей» культуре цивилизаторов, цивилизации-образцу (евроцентризм и «европейничание», прочие глобалистские варианты «культурного прозелитизма»);

— цивилизация — это всего лишь консолидирующая и мобилизационная доктрина, позволяющая подавить внутренние распри в обществе и организовать противостояние реальной или вымышленной внешней угрозе, исходящей от потенциального исторического врага — чуждого цивилизационного мира (если врага не существует, его надо создать, чтобы потом бороться с ним в соответствии с известной китайской стратагемой).

Третья установка, отличающая наш проект, — стремление дать объемный образ уникальных цивилизаций, в том числе и России, как особого объекта исследования, не разрушая его целостности и органичности. Любой узко-дисциплинарный подход позволяет раскрыть лишь какой-то аспект темы, открыть взору какое-то одно их возможных цивилизационных измерений и в любом случае будет недостаточен. Для того чтобы получить этот эффект полифонии или «объемного видения» цивилизации, используется особая модель координации и синхронизации работы исследовательских групп над основными разделами программы. Одним из этапов такой координации можно считать выделение основных блоков (тематических измерений), позволяющее объединить «родственные» специализации. Назовем 10 основных измерений, по которым планируются исследования в рамках программы:

1. Философско-методологическое и богословское;
2. Этнокультурное и культурологическое;
3. Историческое и историко-географическое;
4. Социологическое и лингвистическое (в т. ч. лингвострановедческое);
5. Художественное и эстетическое;
6. Территориально-средовое и ресурсное;
7. Социально-экологическое;
8. Социально-экономическое и технологическое;
9. Проектно-политическое и геополитическое;
10. Военно-стратегическое.

В представленной схеме (предельно огрублённой) не выделены внутренние связи между блоками, а также не упомянут ряд других измерений, которые являются сквозными, трансдисциплинарными при исследовании всего корпуса проблем, затронутых в программе. Даже исторические и тем более богословские экскурсы приобретают особый смысл, когда мы видим прошлое через призму будущего.

Примечания

1. Степанов Ю. С. Слова правда и цивилизация в русском языке // Известия Академии наук СССР. Сер. литературы и языка. 1972. Вып. 2. С. 167.
2. Коммунистический манифест // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Госполитиздат. Т. 4. С. 428.